Эксперт» №7 (839) /
18 фев 2013, 00:00
«Мы ничего не производим», — констатировали авторы одноименной статьи, опубликованной в нашем журнале прошлой осенью (№ 47 от 26 ноября 2012 года). В немалой мере это относится к станкостроению. Уровень производства станков в России упал почти с 70 тыс. станков в год в 1991 году до трех с небольшим тысяч в 2012-м, то есть более чем в двадцать раз. А ведь советское станкостроение находилось на мировом уровне — с 1984-го по 1990 год только в ФРГ было экспортировано более 45 тыс. единиц станков и кузнечно-прессового оборудования.
В результате к настоящему времени моральная и физическая изношенность основных фондов, в первую очередь металлообрабатывающего оборудования, в российском машиностроении достигла 70–80%. Причем с 1990 года, когда прошла последняя перепись станков, их количество в стране существенно сократилось — с 2 млн до 1,5 млн (оценка ассоциации «Станкоинструмент») или даже до 900 тыс. (оценка специалистов Московского государственного технологического университета «Станкин»). И сейчас, по словам проректора по развитию «Станкина» Александра Андреева, ежегодно мы продолжаем терять более 50 тыс. станков. Или, по крайней мере, они вырабатывают свой ресурс.
Первая заключалась в том, что изменился характер самих станков, технология их производства и применения (см. «От станка к роботу»).
«Благодаря новому облику станкостроения, — говорит член-корреспондент РАН генеральный директор Национального института авиационных технологий Олег Сироткин, — в машиностроении появляется возможность построить автоматизированную цепочку: цифровое проектирование детали — программа ЧПУ для ее изготовления на станках — программа ЧПУ для управления роботизированным участком или даже заводом и перемещения детали. В этой цепочке человек участвует только на стадии проектирования изделия и отладки работы цеха. На заводе Fanuc в Японии роботы делают роботов. Никого в цехе нет, даже свет выключен. Но безлюдные технологии решают не только производственные проблемы, но и социальные. В частности, для России ключевая проблема — нехватка рабочих кадров. И в этом смысле такие технологии — единственное наше спасение».
Вторая — институциональная — революция в станкостроении заключалась в том, что изменился характер не только отдельных заводов, но и всей отрасли и способа организации рынка станкоинструментальной продукции.
Во-первых, модульный характер построения станков позволил изготавливать стандартизованные модули на специализированных заводах — центрах соответствующих компетенций. А современные станкозаводы по существу превращаются в сборочные производства. Это, в свою очередь, потребовало создания станкостроительных кластеров: системы заводов, производящих необходимые комплектующие и связанных единой технологической цепочкой со сборочным производством. Специалисты в качестве примера приводят Тайвань, где считают, что кооперационные связи внутри такого кластера должны быть в пределах ста километров. Это позволяет экономить на логистике и обеспечивать непосредственную и постоянную связь между предприятиями.
Во-вторых, как объясняет Александр Андреев, поскольку станки редко используются отдельно, чаще всего в составе технологической цепочки, включающей в себя разнородное оборудование разных производителей, между потребителем и производителем металлообрабатывающего оборудования во всем мире, как правило, стоит посредник, так называемый системный интегратор, который оказывается ключевым участником рынка станкоинструментальной продукции. Системный интегратор подбирает все необходимое оборудование, формирует технологическую цепочку потребителя «под ключ», а иногда и разрабатывает ее, обеспечивает ее запуск и последующее обслуживание, то есть полный инжиниринг и сервис.
В эти же годы в мире произошел, если так можно выразиться, геополитический переворот: кардинально поменялись лидеры станкостроения. Если вплоть до конца 1980-х это были США, СССР, ФРГ, Япония, менявшиеся между собой местами в лидирующей группе, то к 2011 году безусловным лидером в производстве станков стал Китай, а в лидирующую шестерку с большим отрывом от него вошли Япония, Германия, Италия, Южная Корея и Тайвань. Правда, Япония, Германия и Италия занимают лидирующие позиции в производстве самых сложных и точных станков. США переместились на 7-е место, а Россия на 21-е. Причем Китай стал лидером еще и в импорте станков, в результате по их потреблению он превосходит весь остальной мир.
Китайский прорыв оказал сильное влияние и на российское станкостроение. В 1990-е оно во многом выживало за счет поставки на экспорт традиционных советских станков типа 16К20. Но теперь на рынке простых станков доминирует Китай, который, как заметил директор завода «Саста» Алексей Песков, «слизал эти советские станки, и с ним невозможно конкурировать по цене».
Особенно сильно в 1990-е годы пострадала станкостроительная отрасль в Москве, где новые хозяева уничтожили практически все заводы и научные институты. На их месте теперь склады, офисные или торговые центры. В частности, еле-еле выживает ЭНИМС, на котором в 1980-е работало до 4 тыс. человек, а сейчас — около 200. Последним в 2011 году под давлением рейдеров пал завод «Красный пролетарий», председатель совета директоров которого при невыясненных обстоятельствах был убит на Кипре. Причем происходило это одновременно с разработкой и принятием правительством программы развития отечественного станкостроения. Аналогичная ситуация со станкостроением и в Санкт-Петербурге.
Резкое сокращение станкостроительной промышленности вынудило некоторые крупнейшие машиностроительные предприятия развивать станкостроение на собственной базе, чтобы обеспечить возможность хотя бы модернизации своего станочного парка. Например, авиационный завод «Салют» в Москве развил собственное производство и приютил остатки Московского станкостроительного завода. А Кировский завод в Санкт-Петербурге создал на своей базе станкостроительное подразделение, преобразованное затем в завод «Киров-Станкомаш».
Значительную часть проблем, испытываемых станкостроением и другими наукоемкими областями российской экономики, надо искать в первую очередь не столько в них самих, сколько в особенностях российской финансовой системы.
Президент ассоциации «Станкоинструмент» Георгий Самодуров поясняет: «Когда речь идет об импорте станков в Россию, иностранный производитель, как правило, поставляет станок в рассрочку на три-пять лет. Он в состоянии сделать это, потому что может взять кредит на производство станков у себя в стране под полтора-два-три процента. Японские станкостроители вообще могут взять кредит под одну десятую или даже одну сотую процента годовых на десять лет. А российский станкостроитель берет кредит под 16–18 процентов, а то и больше, причем на год, максимум на два. И таких ставок рентабельность наших заводов не выдерживает. А часто он вообще не может взять кредит, поскольку у провинциальных заводов практически нет залоговых активов».
С другой стороны, когда речь идет о покупке станков в России зарубежным потребителем, он опять-таки может взять кредит на тех же условиях у себя в стране, сразу полностью заплатить за станок и вернуть деньги банку в течение пяти-семи-десяти лет.
Поэтому российскому машиностроителю проще купить импортный станок, а российскому станкостроителю проще продать свой станок за границу. В результате при общем падении производства станков в России более половины производимых у нас станков перед кризисом 2008 года уходило на экспорт. Между российским станкостроением и машиностроением возникла стена финансового непонимания.
Как рассказывает Николай Юденков, разницу в положении российских и японских станкостроителей они хорошо почувствовали, когда были в Японии на заводе Fanuc, крупнейшем в мире производителе систем с ЧПУ и роботов. Президент корпорации Fanuc Есихара Инаба рассказал им, что его предприятия как производственные объекты не подлежат обложению налогами на недвижимость и землю. Не облагается налогом и прибыль, идущая на техперевооружение, создание новых рабочих мест, замену продукции на более наукоемкую, а НДС на экспортируемую продукцию возвращается без всяких бюрократических проволочек. Кроме того, государство возмещает транспортные расходы компании при экспорте продукции в Европу, расходы на участие в выставках и рекламных мероприятиях.
Общий вывод практически всех наших респондентов: при существующей финансовой системе устойчивое развитие сложных производств, в том числе станкостроения, практически невозможно.
Еще одна проблема российского станкостроения связана с той ролью, которую вынужденно играют в ней системные интеграторы.
Российское станкостроение особенно нуждается в системных интеграторах из-за узкой специализации российских станкостроительных заводов, являющейся наследием советской системы разделения труда. Но системные интеграторы, действующие на российском рынке, предпочитают работать с импортным оборудованием. Дело в том, что, как пояснил Александр Андреев, «структура себестоимости проектов технологического перевооружения в российских условиях такова, что основная прибыль образуется при перепродаже купленного у производителей оборудования, а не при проектировании комплектных производственных систем. В связи с этим деятельность системного интегратора может быть рентабельной, только если он покупает оборудование у производителей по более низким, чем для остальных потребителей, ценам и получает от производителей эксклюзивное право на продажу их оборудования, то есть сам определяет цену продажи». Наши станкостроители не могут предоставить системным интеграторам таких условий из-за низкой рентабельности своего производства.
А еще, как заметил Александр Андреев, существует проблема специального станкостроения, необходимого для решения производственных задач в оборонных отраслях промышленности, в космической или атомной отрасли, которые не решаются серийным оборудованием. И его невозможно заказать зарубежному предприятию, поскольку в этом случае потребуется допустить потенциального разработчика на закрытые предприятия и выдать ему техническое задание, раскрывающее такие подробности, которые могут составлять коммерческую или государственную тайну.
Но даже если оборудование вам поставят, вы окажетесь в зависимости от его обслуживания производителем, от программ для ЧПУ, от инструмента — и производитель сможет контролировать, что именно и где вы на этом станке изготавливаете. Например, он может установить на станок скрытые программные модули, которые накапливают информацию о производимой продукции. Производитель может потребовать отчета о перемещениях станка, а в его электронную начинку установить датчики контроля местоположения, которые позволят определить, где именно эксплуатируется станок, и блокировать непредусмотренные перемещения. В экспортный контракт в качестве обязательного условия часто записываются подключение такого оборудования к интернету и требование использовать только инструмент производителя. В случае нарушения всех этих требований можно как минимум лишиться гарантий.
В подпрограмме это объяснено тем, что «имеющие принципиальное значение для обеспечения технологической независимости российского машиностроения станкостроительные организации в условиях глобального экономического кризиса не имеют собственных ресурсов развития. Более того, кризисное сокращение спроса на их продукцию ставит под вопрос их дальнейшее существование. Однако станкостроение представляет собой компактную отрасль, что делает возможным его целенаправленную масштабную поддержку государством при относительно небольших затратах». Кроме собственно подпрограммы правительство приняло еще ряд мер финансовой поддержки отрасли и защиты российского рынка станков.
Все эти меры фактически означают, что впервые за последние двадцать лет государство в значительной мере берет на содержание целую отрасль промышленности, которая к тому же была практически целиком приватизирована еще в 1990-е годы и не входит в военно-промышленный комплекс, понимая, что полноценное и независимое развитие российской экономики без нее невозможно. Хотя многие эксперты считают бюджет этой программы совершенно недостаточным для решения проблем отрасли, тем не менее это важнейший идеологический поворот в деятельности нашего государства, на который почему-то никто не обратил внимания.
Программа развития отечественного станкостроения принимается не на пустом месте. Справедливости ради надо отметить, что, несмотря на все проблемы отечественного станкостроения, ряд станкостроительных предприятий сохранил производство и потенциал для развития: это заводы в Стерлитамаке, Рязани, Иванове, Краснодаре, завод «Саста» в городе Сасово Рязанской области, Савеловский машиностроительный завод в Кимрах Тверской области, «Киров-Станкомаш» в Санкт-Петербурге.
Ведущим разработчиком большинства этих ОКР определен «Станкин», которому фактически переданы функции головного НИИ отрасли взамен практически исчезнувшего ЭНИМСа. Для этого «Станкин» спешно реорганизуется и переоснащается. В частности, при нем созданы инжиниринговый центр и уникальное производство, оснащенное, как с гордостью говорит его директор Александр Андреев, лучше многих западных исследовательских центров. Под задачи науки и проектирования корректируются структура самого института и учебный процесс. Андреев считает, что тем самым на смену советской модели организации отраслевой науки, когда основные НИОКР выполнялись в отраслевых НИИ, приходит модель, более характерная для взаимодействия прикладной науки и промышленности в развитых странах, в той же Германии, где научная работа производится в университетах, а проектная — в компаниях.
Такая концентрация НИОКР в «Станкине» не случайна: в программе констатируется, что «научно-технический и кадровый потенциал российских разработчиков не соответствует требуемому качеству работ, которые необходимо выполнить для решения поставленных программой задач. Их разработки, являясь новшеством для нашей страны, часто не превосходят лучшие зарубежные аналоги». Вот почему в программе наряду с постановкой собственных ОКР предлагается привлечение иностранных компаний в качестве инвесторов в российскую станкостроительную и инструментальную промышленность, покупка иностранных компаний и внутрикорпоративный перенос ноу-хау, наконец, покупка ноу-хау у зарубежных владельцев. Однако Георгий Самодуров скептически настроен в отношении перспектив такого сотрудничества: «Технологии — это основа станкостроения, и если нам не продают станки, то какой смысл передавать нам передовые технологии?» Он приводит в качестве примера завод, который строит в Ульяновске немецкая фирма DMG. На нем предполагается осуществлять отверточную сборку станков из модулей, поставляемых с польского и, возможно, с китайского заводов DMG, причем не самых современных моделей.
А по мнению генерального директора Савеловского машиностроительного завода Петра Сазонова, совместные производства позволят не столько получить ноу-хау, сколько создать рабочие места и оживить станкостроительные заводы, готовя их к производству собственной оригинальной продукции по мере ее разработки.
Что касается покупки иностранных компаний и внутрикорпоративного переноса ноу-хау, то у некоторых наших заводов, имевших зарубежных контрагентов, есть отрицательный опыт. Попытка переноса технологий в Россию всегда заканчивалась неудачей, потому что это запрещено. Поэтому большинство наших респондентов уверены, что наши проблемы придется решать нам самим.
Тем не менее Александр Андреев считает, что современное состояние российского станкостроения не позволяет рассчитывать на то, что оно сможет обеспечить возрастающие потребности российского машиностроения. Вот почему, несмотря на все проблемы, задача государства в том, чтобы заинтересовать иностранных станкостроителей развивать в России не отверточную сборку, а максимально локализовать производство. А этот интерес неизбежен: в Европе потребление станков падает, а в России растет. В автомобилестроении это удается, должно получиться и в станкостроении, по крайней мере в массовом.
В ряду мер, дополняющих подпрограмму, правительство РФ приняло постановление о частичном — до двух третей ставки рефинансирования — субсидировании процентных ставок по кредиту на техническое перевооружение, то есть примерно на 6%. Но станкостроителям этого явно недостаточно, во-первых, потому что стоимость кредита все равно остается в районе 10%, а во-вторых, потому что эти льготы получает потребитель станков, а не станкостроитель, которому нужны кредиты на оборотные средства. То есть такие льготы проблемы отечественных станкостроителей не решают, а только облегчают потребителю импорт.
Как сказал Алексей Песков, «я бы считал самым важным для нашего станкостроения устойчивый спрос. Появится спрос — появятся заказы, под заказы можно брать кредиты. Остальные вопросы вторичны. А формирование устойчивого спроса на данном этапе может обеспечить только государство». Кроме того, г-н Песков обратил внимание на то, что на японских и немецких заводах он практически не видел иностранных станков, в основном они местного производства: «Это и государственная политика и выбор самих производителей. Как осуществляется эта государственная политика, мы не видим, но факт остается фактом».
Сформировать устойчивый спрос должен помочь введенный правительством запрет на приобретение товаров иностранного производства при размещении заказов для нужд обороны страны и безопасности государства, который распространяется и на станки (Постановление правительства № 56 от 7 февраля 2011 года). «Мы верим, что это постановление заработает, надеемся и ждем, — говорит Алексей Песков. — Но если оно не заработает, тогда программа — это просто выброшенные государством деньги».
В ряду мер по обеспечению устойчивого спроса на отечественные станки — предусмотренное программой создание системных интеграторов, которые, как сказано в программе, должны будут консолидировать «рыночные предложения российских производителей механообрабатывающего оборудования и поставлять конечным потребителям (машиностроительным организациям) завершенные производственные участки и линии».
Как отмечают наши собеседники, просто создать системного интегратора недостаточно. Необходимо, чтобы государство, по крайней мере на первом этапе, обеспечило системного интегратора и заводы, которые стоят за ним, достаточным объемом заказов. Речь при этом, конечно, не идет о возврате к директивному планированию, об отказе от рынка, речь о том, как запустить этот рынок и заставить его работать на нужды отечественной промышленности.
Можно сказать, что, принимая программу развития станкостроения, правительство задумалось над реализацией технической революции в станкостроении, ничего не предпринимая для реализации революции институциональной. Программа развития станкостроения фактически предусматривает создание только прообразов станков — в надежде, что потом они войдут в какую-то производственную систему, для чего их придется дорабатывать уже под эту систему. Но ведь могут и не войти. Потому что пока они не привязаны к конкретному производству.
Нужны не отдельные программы разработки новых видов вооружения или оборудования, технического перевооружения предприятий оборонного комплекса или станкостроения. Необходим единый сквозной план, предусматривающий связь изделий, которые предстоит производить, проектов техперевооружения и производств — не только изготовителей конечной продукции, но и станкостроителей и изготовителей комплектующих для станков. А техперевооружение должно предусматривать создание современной, цифровой, интегрированной технологической среды на всех этих предприятиях. То есть новые станки уже на стадии разработки должны становиться частью гибких производственных ячеек, а те, в свою очередь, — частью гибких производственных систем, включающих в себя роботов и вспомогательное оборудование. Потому что разработка отдельных, даже самых совершенных станков не даст необходимого эффекта ни в производительности, ни в качестве. Это означает, что проблемы станкостроения не могут быть решены отдельно от проблем всего наукоемкого и оборонного комплексов.
Проблемы станкостроения и, шире, всего машиностроения невозможно решить и при сохранении традиционного облика станкостроительных (и вообще всех машиностроительных) российских заводов, которое отличается тем, что на каждом заводе делают все начиная от гаек и болтов. В России практически нет заводов, где при изготовлении станка затрачивается меньше 70% собственного труда. «В результате между заводами почти нет кооперации, — замечает Олег Сироткин. — На каждом заводе присутствуют практически все переделы. А всего там 17 базовых переделов». Передел — это совокупность технологических операций, в результате которых сырье и материалы превращаются в полуфабрикаты или в готовую продукцию. А системные программы должны предусматривать, говоря упрощенно, создание 17 современных специализированных заводов — центров компетенций, увязанных с преобразованными станкостроительными заводами в кластеры, специализирующиеся на определенном типе станков, как это и произошло во всем мире.
Но все это требует значительно больших средств и других масштабов принимаемых решений. А пока приходится констатировать: что бы и как бы ни проектировала, чего бы ни закупала российская промышленность, ни отечественное станкостроение, ни импорт станков в их нынешних объемах не способны обеспечить ее техническое перевооружение. После принятия программы техперевооружения предприятий ОПК затраты на металлорежущее оборудование в России возросли с 1,165 млрд долларов в 2010 году до 1,317 млрд в 2011-м. Даже при трехкратном росте сумм, затрачиваемых на потребление станков, этих денег, по оценкам ассоциации «Станкоинструмент», достаточно на поставку всего около 30 тыс. единиц нового и не самого дорогого, то есть не самого современного, оборудования. Даже если считать, что парк станков в России составляет порядка 900 тыс. штук, то при таких темпах обновления на это потребуется около 30 лет. Это означает, что до реального технического перевооружения нашей стране все еще далеко.
В статье использованы иллюстрации из книги: Крайнев А. Ф. Искусство построения машин и сооружений с древнейших времен до наших дней. — М.: Издательский дом «Спектр», 2011.
Российское правительство приняло программу развития станкостроения. Чтобы ее выполнить, придется повторить революционные изменения, которые произошли в мире двадцать лет назад не только в технической, но и в организационной сфере
Erit ex hoc æquior Orbis (Это будет Новый Мир)
Две революции и один переворот
Пока российское станкостроение утрачивало свои позиции, в мировом за последние двадцать-тридцать лет произошли две революции — техническая и институциональная.Первая заключалась в том, что изменился характер самих станков, технология их производства и применения (см. «От станка к роботу»).
«Благодаря новому облику станкостроения, — говорит член-корреспондент РАН генеральный директор Национального института авиационных технологий Олег Сироткин, — в машиностроении появляется возможность построить автоматизированную цепочку: цифровое проектирование детали — программа ЧПУ для ее изготовления на станках — программа ЧПУ для управления роботизированным участком или даже заводом и перемещения детали. В этой цепочке человек участвует только на стадии проектирования изделия и отладки работы цеха. На заводе Fanuc в Японии роботы делают роботов. Никого в цехе нет, даже свет выключен. Но безлюдные технологии решают не только производственные проблемы, но и социальные. В частности, для России ключевая проблема — нехватка рабочих кадров. И в этом смысле такие технологии — единственное наше спасение».
Вторая — институциональная — революция в станкостроении заключалась в том, что изменился характер не только отдельных заводов, но и всей отрасли и способа организации рынка станкоинструментальной продукции.
Во-первых, модульный характер построения станков позволил изготавливать стандартизованные модули на специализированных заводах — центрах соответствующих компетенций. А современные станкозаводы по существу превращаются в сборочные производства. Это, в свою очередь, потребовало создания станкостроительных кластеров: системы заводов, производящих необходимые комплектующие и связанных единой технологической цепочкой со сборочным производством. Специалисты в качестве примера приводят Тайвань, где считают, что кооперационные связи внутри такого кластера должны быть в пределах ста километров. Это позволяет экономить на логистике и обеспечивать непосредственную и постоянную связь между предприятиями.
Во-вторых, как объясняет Александр Андреев, поскольку станки редко используются отдельно, чаще всего в составе технологической цепочки, включающей в себя разнородное оборудование разных производителей, между потребителем и производителем металлообрабатывающего оборудования во всем мире, как правило, стоит посредник, так называемый системный интегратор, который оказывается ключевым участником рынка станкоинструментальной продукции. Системный интегратор подбирает все необходимое оборудование, формирует технологическую цепочку потребителя «под ключ», а иногда и разрабатывает ее, обеспечивает ее запуск и последующее обслуживание, то есть полный инжиниринг и сервис.
В эти же годы в мире произошел, если так можно выразиться, геополитический переворот: кардинально поменялись лидеры станкостроения. Если вплоть до конца 1980-х это были США, СССР, ФРГ, Япония, менявшиеся между собой местами в лидирующей группе, то к 2011 году безусловным лидером в производстве станков стал Китай, а в лидирующую шестерку с большим отрывом от него вошли Япония, Германия, Италия, Южная Корея и Тайвань. Правда, Япония, Германия и Италия занимают лидирующие позиции в производстве самых сложных и точных станков. США переместились на 7-е место, а Россия на 21-е. Причем Китай стал лидером еще и в импорте станков, в результате по их потреблению он превосходит весь остальной мир.
Китайский прорыв оказал сильное влияние и на российское станкостроение. В 1990-е оно во многом выживало за счет поставки на экспорт традиционных советских станков типа 16К20. Но теперь на рынке простых станков доминирует Китай, который, как заметил директор завода «Саста» Алексей Песков, «слизал эти советские станки, и с ним невозможно конкурировать по цене».
Станки под проценты
Сегодня в станкоинструментальной отрасли России насчитывается около 100 предприятий. Но, как заметил директор по связям с промышленностью и госструктурами ассоциации «Станкоинструмент» Николай Юденков, «у нас практически все заводы находятся под банкротством, вызванным неподъемными кредитами. Особенно обострилась эта ситуация после кризиса 2008 года». В 2012 году обанкротился Савеловский машиностроительный завод, перешедший после этого под контроль корпорации «Оборонпром». В состоянии банкротства сейчас находится Стерлитамакский станкостроительный завод, который выпускает почти половину всех металлорежущих станков в стране. По мнению директора завода «Киров-Станкомаш» Егора Скрипкина, борьба за выживание совсем не оставляет станкостроителям ресурсов для развития, вложений в НИОКР, обучения квалифицированных кадров, поддержания конкурентоспособности своей продукции.Особенно сильно в 1990-е годы пострадала станкостроительная отрасль в Москве, где новые хозяева уничтожили практически все заводы и научные институты. На их месте теперь склады, офисные или торговые центры. В частности, еле-еле выживает ЭНИМС, на котором в 1980-е работало до 4 тыс. человек, а сейчас — около 200. Последним в 2011 году под давлением рейдеров пал завод «Красный пролетарий», председатель совета директоров которого при невыясненных обстоятельствах был убит на Кипре. Причем происходило это одновременно с разработкой и принятием правительством программы развития отечественного станкостроения. Аналогичная ситуация со станкостроением и в Санкт-Петербурге.
Резкое сокращение станкостроительной промышленности вынудило некоторые крупнейшие машиностроительные предприятия развивать станкостроение на собственной базе, чтобы обеспечить возможность хотя бы модернизации своего станочного парка. Например, авиационный завод «Салют» в Москве развил собственное производство и приютил остатки Московского станкостроительного завода. А Кировский завод в Санкт-Петербурге создал на своей базе станкостроительное подразделение, преобразованное затем в завод «Киров-Станкомаш».
Значительную часть проблем, испытываемых станкостроением и другими наукоемкими областями российской экономики, надо искать в первую очередь не столько в них самих, сколько в особенностях российской финансовой системы.
Президент ассоциации «Станкоинструмент» Георгий Самодуров поясняет: «Когда речь идет об импорте станков в Россию, иностранный производитель, как правило, поставляет станок в рассрочку на три-пять лет. Он в состоянии сделать это, потому что может взять кредит на производство станков у себя в стране под полтора-два-три процента. Японские станкостроители вообще могут взять кредит под одну десятую или даже одну сотую процента годовых на десять лет. А российский станкостроитель берет кредит под 16–18 процентов, а то и больше, причем на год, максимум на два. И таких ставок рентабельность наших заводов не выдерживает. А часто он вообще не может взять кредит, поскольку у провинциальных заводов практически нет залоговых активов».
С другой стороны, когда речь идет о покупке станков в России зарубежным потребителем, он опять-таки может взять кредит на тех же условиях у себя в стране, сразу полностью заплатить за станок и вернуть деньги банку в течение пяти-семи-десяти лет.
Поэтому российскому машиностроителю проще купить импортный станок, а российскому станкостроителю проще продать свой станок за границу. В результате при общем падении производства станков в России более половины производимых у нас станков перед кризисом 2008 года уходило на экспорт. Между российским станкостроением и машиностроением возникла стена финансового непонимания.
Как рассказывает Николай Юденков, разницу в положении российских и японских станкостроителей они хорошо почувствовали, когда были в Японии на заводе Fanuc, крупнейшем в мире производителе систем с ЧПУ и роботов. Президент корпорации Fanuc Есихара Инаба рассказал им, что его предприятия как производственные объекты не подлежат обложению налогами на недвижимость и землю. Не облагается налогом и прибыль, идущая на техперевооружение, создание новых рабочих мест, замену продукции на более наукоемкую, а НДС на экспортируемую продукцию возвращается без всяких бюрократических проволочек. Кроме того, государство возмещает транспортные расходы компании при экспорте продукции в Европу, расходы на участие в выставках и рекламных мероприятиях.
Общий вывод практически всех наших респондентов: при существующей финансовой системе устойчивое развитие сложных производств, в том числе станкостроения, практически невозможно.
Еще одна проблема российского станкостроения связана с той ролью, которую вынужденно играют в ней системные интеграторы.
Российское станкостроение особенно нуждается в системных интеграторах из-за узкой специализации российских станкостроительных заводов, являющейся наследием советской системы разделения труда. Но системные интеграторы, действующие на российском рынке, предпочитают работать с импортным оборудованием. Дело в том, что, как пояснил Александр Андреев, «структура себестоимости проектов технологического перевооружения в российских условиях такова, что основная прибыль образуется при перепродаже купленного у производителей оборудования, а не при проектировании комплектных производственных систем. В связи с этим деятельность системного интегратора может быть рентабельной, только если он покупает оборудование у производителей по более низким, чем для остальных потребителей, ценам и получает от производителей эксклюзивное право на продажу их оборудования, то есть сам определяет цену продажи». Наши станкостроители не могут предоставить системным интеграторам таких условий из-за низкой рентабельности своего производства.
Тупики импорта
После того как в 2011 году правительство страны приняло Программу развития вооружений на 2011–2020 годы в размере 23 трлн рублей, в рамках которой оно сочло необходимым вложить в техническое перевооружение оборонного комплекса около 3 трлн рублей, потребность в станках у предприятий нашего машиностроения, прежде всего оборонного, резко возросла. И машиностроители обратились к импорту. Ведь мы привыкли импортировать оборудование практически во всех отраслях экономики. Но в данном случае все не так просто. Существует так называемое Вассенаарское соглашение по контролю за экспортом обычных вооружений и высоких технологий (товаров и технологий двойного применения), в котором Россия тоже принимает участие. В соответствии с этим соглашением каждое государство само определяет, что из подобных товаров и технологий оно готово продавать и кому. Фактически это новая форма пресловутого КОКОМ. И большинство наиболее современных и точных металлообрабатывающих станков подпадает под ограничения Вассенаарского соглашения. К двойным технологиям сегодня отнесены все виды оборудования и многие комплектующие к ним, которые обеспечивают производство вооружений, космических и летательных аппаратов, судов и другой наукоемкой и стратегически важной продукции. Это станки пятого поколения: пятикоординатные обрабатывающие центры, прецизионные станки, системы ЧПУ для таких станков, станки для объемной лазерной резки и многое другое. Более того, экспортный контроль постоянно ужесточается. Вам, скорее, поставят сами вооружения, чем предоставят технологии и оборудование для его изготовления. А еще, как заметил Александр Андреев, существует проблема специального станкостроения, необходимого для решения производственных задач в оборонных отраслях промышленности, в космической или атомной отрасли, которые не решаются серийным оборудованием. И его невозможно заказать зарубежному предприятию, поскольку в этом случае потребуется допустить потенциального разработчика на закрытые предприятия и выдать ему техническое задание, раскрывающее такие подробности, которые могут составлять коммерческую или государственную тайну.
Но даже если оборудование вам поставят, вы окажетесь в зависимости от его обслуживания производителем, от программ для ЧПУ, от инструмента — и производитель сможет контролировать, что именно и где вы на этом станке изготавливаете. Например, он может установить на станок скрытые программные модули, которые накапливают информацию о производимой продукции. Производитель может потребовать отчета о перемещениях станка, а в его электронную начинку установить датчики контроля местоположения, которые позволят определить, где именно эксплуатируется станок, и блокировать непредусмотренные перемещения. В экспортный контракт в качестве обязательного условия часто записываются подключение такого оборудования к интернету и требование использовать только инструмент производителя. В случае нарушения всех этих требований можно как минимум лишиться гарантий.
Идеологический поворот
Если Россия хочет производить современное вооружение и сложную наукоемкую продукцию, она должна обладать развитым производством по крайней мере самых сложных и точных станков. Вот почему правительство в развитие федеральной целевой программы «Национальная технологическая база» уже в конце 2011 года приняло подпрограмму «Развитие отечественного станкостроения и инструментальной промышленности», в которой впервые за двадцать лет предусмотрено выделение средств на НИР и ОКР по разработке новых моделей станков, на изготовление опытных образцов и даже на создание производственных мощностей для их дальнейшего выпуска на станкостроительных заводах общим объемом более 50 млрд рублей, в том числе более 26 млрд рублей — за счет федерального бюджета.В подпрограмме это объяснено тем, что «имеющие принципиальное значение для обеспечения технологической независимости российского машиностроения станкостроительные организации в условиях глобального экономического кризиса не имеют собственных ресурсов развития. Более того, кризисное сокращение спроса на их продукцию ставит под вопрос их дальнейшее существование. Однако станкостроение представляет собой компактную отрасль, что делает возможным его целенаправленную масштабную поддержку государством при относительно небольших затратах». Кроме собственно подпрограммы правительство приняло еще ряд мер финансовой поддержки отрасли и защиты российского рынка станков.
Все эти меры фактически означают, что впервые за последние двадцать лет государство в значительной мере берет на содержание целую отрасль промышленности, которая к тому же была практически целиком приватизирована еще в 1990-е годы и не входит в военно-промышленный комплекс, понимая, что полноценное и независимое развитие российской экономики без нее невозможно. Хотя многие эксперты считают бюджет этой программы совершенно недостаточным для решения проблем отрасли, тем не менее это важнейший идеологический поворот в деятельности нашего государства, на который почему-то никто не обратил внимания.
Программа развития отечественного станкостроения принимается не на пустом месте. Справедливости ради надо отметить, что, несмотря на все проблемы отечественного станкостроения, ряд станкостроительных предприятий сохранил производство и потенциал для развития: это заводы в Стерлитамаке, Рязани, Иванове, Краснодаре, завод «Саста» в городе Сасово Рязанской области, Савеловский машиностроительный завод в Кимрах Тверской области, «Киров-Станкомаш» в Санкт-Петербурге.
Что в программе
Прежде всего программа предусматривает организацию большого числа опытно-конструкторских работ по созданию новых образцов станков, в частности новых видов многокоординатных высокопроизводительных металлорежущих станков с числовым программным управлением, новых видов сверхпрецизионных станков с числовым программным управлением для механической обработки деталей с точностью до 100 нм и наукоемких комплектующих изделий для специального станкостроения. Всего предполагается проведение более 100 разнообразных ОКР.Ведущим разработчиком большинства этих ОКР определен «Станкин», которому фактически переданы функции головного НИИ отрасли взамен практически исчезнувшего ЭНИМСа. Для этого «Станкин» спешно реорганизуется и переоснащается. В частности, при нем созданы инжиниринговый центр и уникальное производство, оснащенное, как с гордостью говорит его директор Александр Андреев, лучше многих западных исследовательских центров. Под задачи науки и проектирования корректируются структура самого института и учебный процесс. Андреев считает, что тем самым на смену советской модели организации отраслевой науки, когда основные НИОКР выполнялись в отраслевых НИИ, приходит модель, более характерная для взаимодействия прикладной науки и промышленности в развитых странах, в той же Германии, где научная работа производится в университетах, а проектная — в компаниях.
Такая концентрация НИОКР в «Станкине» не случайна: в программе констатируется, что «научно-технический и кадровый потенциал российских разработчиков не соответствует требуемому качеству работ, которые необходимо выполнить для решения поставленных программой задач. Их разработки, являясь новшеством для нашей страны, часто не превосходят лучшие зарубежные аналоги». Вот почему в программе наряду с постановкой собственных ОКР предлагается привлечение иностранных компаний в качестве инвесторов в российскую станкостроительную и инструментальную промышленность, покупка иностранных компаний и внутрикорпоративный перенос ноу-хау, наконец, покупка ноу-хау у зарубежных владельцев. Однако Георгий Самодуров скептически настроен в отношении перспектив такого сотрудничества: «Технологии — это основа станкостроения, и если нам не продают станки, то какой смысл передавать нам передовые технологии?» Он приводит в качестве примера завод, который строит в Ульяновске немецкая фирма DMG. На нем предполагается осуществлять отверточную сборку станков из модулей, поставляемых с польского и, возможно, с китайского заводов DMG, причем не самых современных моделей.
А по мнению генерального директора Савеловского машиностроительного завода Петра Сазонова, совместные производства позволят не столько получить ноу-хау, сколько создать рабочие места и оживить станкостроительные заводы, готовя их к производству собственной оригинальной продукции по мере ее разработки.
Что касается покупки иностранных компаний и внутрикорпоративного переноса ноу-хау, то у некоторых наших заводов, имевших зарубежных контрагентов, есть отрицательный опыт. Попытка переноса технологий в Россию всегда заканчивалась неудачей, потому что это запрещено. Поэтому большинство наших респондентов уверены, что наши проблемы придется решать нам самим.
Тем не менее Александр Андреев считает, что современное состояние российского станкостроения не позволяет рассчитывать на то, что оно сможет обеспечить возрастающие потребности российского машиностроения. Вот почему, несмотря на все проблемы, задача государства в том, чтобы заинтересовать иностранных станкостроителей развивать в России не отверточную сборку, а максимально локализовать производство. А этот интерес неизбежен: в Европе потребление станков падает, а в России растет. В автомобилестроении это удается, должно получиться и в станкостроении, по крайней мере в массовом.
В ряду мер, дополняющих подпрограмму, правительство РФ приняло постановление о частичном — до двух третей ставки рефинансирования — субсидировании процентных ставок по кредиту на техническое перевооружение, то есть примерно на 6%. Но станкостроителям этого явно недостаточно, во-первых, потому что стоимость кредита все равно остается в районе 10%, а во-вторых, потому что эти льготы получает потребитель станков, а не станкостроитель, которому нужны кредиты на оборотные средства. То есть такие льготы проблемы отечественных станкостроителей не решают, а только облегчают потребителю импорт.
Как сказал Алексей Песков, «я бы считал самым важным для нашего станкостроения устойчивый спрос. Появится спрос — появятся заказы, под заказы можно брать кредиты. Остальные вопросы вторичны. А формирование устойчивого спроса на данном этапе может обеспечить только государство». Кроме того, г-н Песков обратил внимание на то, что на японских и немецких заводах он практически не видел иностранных станков, в основном они местного производства: «Это и государственная политика и выбор самих производителей. Как осуществляется эта государственная политика, мы не видим, но факт остается фактом».
Сформировать устойчивый спрос должен помочь введенный правительством запрет на приобретение товаров иностранного производства при размещении заказов для нужд обороны страны и безопасности государства, который распространяется и на станки (Постановление правительства № 56 от 7 февраля 2011 года). «Мы верим, что это постановление заработает, надеемся и ждем, — говорит Алексей Песков. — Но если оно не заработает, тогда программа — это просто выброшенные государством деньги».
В ряду мер по обеспечению устойчивого спроса на отечественные станки — предусмотренное программой создание системных интеграторов, которые, как сказано в программе, должны будут консолидировать «рыночные предложения российских производителей механообрабатывающего оборудования и поставлять конечным потребителям (машиностроительным организациям) завершенные производственные участки и линии».
Как отмечают наши собеседники, просто создать системного интегратора недостаточно. Необходимо, чтобы государство, по крайней мере на первом этапе, обеспечило системного интегратора и заводы, которые стоят за ним, достаточным объемом заказов. Речь при этом, конечно, не идет о возврате к директивному планированию, об отказе от рынка, речь о том, как запустить этот рынок и заставить его работать на нужды отечественной промышленности.
Чего не хватает правительственной программе
«Системные интеграторы важны, но еще важнее системный подход к развитию машиностроения, — говорит Олег Сироткин. — Системные решения нужны на уровне заводов, корпораций, отраслей, всей страны. А это означает, что решения должны быть не только системными, но и масштабными».Можно сказать, что, принимая программу развития станкостроения, правительство задумалось над реализацией технической революции в станкостроении, ничего не предпринимая для реализации революции институциональной. Программа развития станкостроения фактически предусматривает создание только прообразов станков — в надежде, что потом они войдут в какую-то производственную систему, для чего их придется дорабатывать уже под эту систему. Но ведь могут и не войти. Потому что пока они не привязаны к конкретному производству.
Нужны не отдельные программы разработки новых видов вооружения или оборудования, технического перевооружения предприятий оборонного комплекса или станкостроения. Необходим единый сквозной план, предусматривающий связь изделий, которые предстоит производить, проектов техперевооружения и производств — не только изготовителей конечной продукции, но и станкостроителей и изготовителей комплектующих для станков. А техперевооружение должно предусматривать создание современной, цифровой, интегрированной технологической среды на всех этих предприятиях. То есть новые станки уже на стадии разработки должны становиться частью гибких производственных ячеек, а те, в свою очередь, — частью гибких производственных систем, включающих в себя роботов и вспомогательное оборудование. Потому что разработка отдельных, даже самых совершенных станков не даст необходимого эффекта ни в производительности, ни в качестве. Это означает, что проблемы станкостроения не могут быть решены отдельно от проблем всего наукоемкого и оборонного комплексов.
Проблемы станкостроения и, шире, всего машиностроения невозможно решить и при сохранении традиционного облика станкостроительных (и вообще всех машиностроительных) российских заводов, которое отличается тем, что на каждом заводе делают все начиная от гаек и болтов. В России практически нет заводов, где при изготовлении станка затрачивается меньше 70% собственного труда. «В результате между заводами почти нет кооперации, — замечает Олег Сироткин. — На каждом заводе присутствуют практически все переделы. А всего там 17 базовых переделов». Передел — это совокупность технологических операций, в результате которых сырье и материалы превращаются в полуфабрикаты или в готовую продукцию. А системные программы должны предусматривать, говоря упрощенно, создание 17 современных специализированных заводов — центров компетенций, увязанных с преобразованными станкостроительными заводами в кластеры, специализирующиеся на определенном типе станков, как это и произошло во всем мире.
Но все это требует значительно больших средств и других масштабов принимаемых решений. А пока приходится констатировать: что бы и как бы ни проектировала, чего бы ни закупала российская промышленность, ни отечественное станкостроение, ни импорт станков в их нынешних объемах не способны обеспечить ее техническое перевооружение. После принятия программы техперевооружения предприятий ОПК затраты на металлорежущее оборудование в России возросли с 1,165 млрд долларов в 2010 году до 1,317 млрд в 2011-м. Даже при трехкратном росте сумм, затрачиваемых на потребление станков, этих денег, по оценкам ассоциации «Станкоинструмент», достаточно на поставку всего около 30 тыс. единиц нового и не самого дорогого, то есть не самого современного, оборудования. Даже если считать, что парк станков в России составляет порядка 900 тыс. штук, то при таких темпах обновления на это потребуется около 30 лет. Это означает, что до реального технического перевооружения нашей стране все еще далеко.
В статье использованы иллюстрации из книги: Крайнев А. Ф. Искусство построения машин и сооружений с древнейших времен до наших дней. — М.: Издательский дом «Спектр», 2011.
Комментариев нет:
Отправить комментарий